АЛЕКСЕЙ ПАРЩИКОВ
ВЫБОР МЕСТА
1.
Согнутый, как коготь, он стоял,
травинку жуя, опираясь на посох, озирал округу,
фильтруя
высокогорья. Внизу —
мотылекдеревенькаголь,
пара боровов, и тошнит их грязью.
Правее — былинная битва, и люди мычали без
анестезии.
Ответ унижает постановку вопроса.
Разнотравие сумасшествия
и ветер до пят. Медленная нежность,
как тень от ястреба обнимает неровности поля.
Пыжся, нагуливай звук,
землемершалинейка,
как солдаты гогочут во время перемирия, ш
ум битв до изобретения огнестрельного
оружия, — сверл
сражение.
Наитие, ищи себя в.
2.
Ему нравились змеи, а ей — мел
и торжественный кислород.
Лохматая, как афишная тумба.
Невостребованный жаргон председательницы
клуба брошенных жен.
Забудем.
3.
По лишайникам, с шестью стариками
он волок инструменты
горами, где шоссе выпрашивает поворот.
Менялся ландшафт во снах радикально.(1)
_________
1 МЕНЯЛСЯ ЛАНДШАФТ ВО СНАХ РАДИКАЛЬНО
Города абсолютно другие во сне,
чем на плане застройки.
На попа поставлены площади, перепутаны
лобные места.
Сон меняет шурупы, воды в реке-помойке,
уставясь на нас по времени с последнего пласта.
Ячеист, как футбольные ворота,
с кромешными очами идиота.
Сон все запаковал, смешал keyboard.
Зудя предгрозьем, как громоотвод,
лизавший молнию, твой сон пырнул
лягушку, как рюкзак увеличительного лета,
все перепаковал с остервенением клыкастым
переплета.
Он напряжен, как состязание двух ослабевших юл.
Он звал тебя, когда в тебе тонул.
Есть карты невостребованных трасс
и город, вросший в транс мильонной
переделки,
по-шлимановски он проветрил свой каркас
и на планшетке перебросил стрелки.
Ночь. Рюмки ободок дрожит, как твой браслет.
Трамвай в рапиде путь сучит, идя на нет.
Гора, дрожа, дважды замещает Курский вокзал.
Сны переименовывают объекты, которых нет.
Равнины тормозятся, засыпая под углом теннисного мяча,
цепляющего сетку.
Снящиеся собаки не берут след...
Левый берег Днепра оказывался пологим. Мосты
дрожали на капризных скрепах капель
тумана — перелетая реку оптом,
потом — фотографировались взрывом.
Пейзаж не сходился с ответом.
Плюс добавились неизвестные острова.
изза тысячелетий видимые едва.
Бесстрашно и глухо катились лодки.
Какое выбрать место, чтоб поставить храм.
Через тыщу лет там шептал спецхран.
Деревья стояли как вкопанные
в латунный
судорожный язык. И тьма общалась,
как асбест с асбестом.
Где выбрать место?
ТЕРМЕН2
1.
Безумец скакал на коне разлитом
фантомным винтом
а может быть гнулся в машине тупой
снегами
как короед на пари с короедом—
кто первый пройдет дровяной мешок
Термен летел воскрешать.
выкручивалась свастика метели—
4 хвостика
чувственной чернобурки на шее.
носорог обвешен и уставлен
шкурой
разворачивается энциклопедия движений его
в магнитном суховее
кукловодами и магистрами и это — лед и пурга
Но мозг вождя тот слипшийся пельмень
уже болтался на весах
и перемигивался чет и нечет
их перевешивала тень
их перевешивала тень
конкретной мухи пустеющей как государство
Что отражается в Лете?
Солнце, Луна?
Не суди по профилю на монете.
Девицы в вороных колготках
на пристани
Горки
Мерцая судорожными молотками,
лежащими в графических портфелях,
прозекторы съезжались на дачу,
наступало время последствий.
голова клюет в тазу носом
как кувыркнувшаяся Ять
таков теперь Ульянов с его мускулистым скелетом
Термен.
был тебе Меценат, стал твой пациент.
Стал сноской,
Термен.
2.
Ульяновнесмеяна свинтил из Татарстана
(надпись на стене в Калуге)
Был гимн нем и скакал Термен
прозекторы же рылись в гимне вождя.
Жиры и углеводы не делали погоды.
Лупили по стахановски в копилку.
Пустела муха перекрестная.3 И пальцы
прозекторов смыкались в Нем как пальцы
детей в песочнице — мы строим лабиринт,
и подземелье, Короленко, так охлаждает в зной.
Само собой, само собой.
И пятикрылый серафим лилабиринт прорыт в песке имеет форму газовой разводки, и — неисповедим
тот осьминог, как был бы клекот его непредставим.
Мы треснем водки.
3.
Сны размышляют коллективно как стройбат
но разбегаются ища квадрат
а ты Термен им спутал ноги
обернутое в простыню
Оно лежало до поры в сугробе
был брошенный на обе
лопатки этот ню
Как противошумовая стена by the freeway
3 МУХА.
побудительная
повествовательная
питательная
обоснованная
лесопильная
преимущественная
намеренность воды
ух злится на нее.
Лежало оно в сугробе красноармейцы по струнке заиндевели как люди
посадских псов напрягался зрачок с голодухи,
но был охраняем знаток
Гегеля
4.
Всякий меняется головой, чаще — она сама.
Термен летел меняться головой, неуследим.
Олово слова Крестьянин никелированный Рабочий
в себе ломал:
и оба в даль смотрели, где непоспешный дым.
Как лужа дегтя висла бы над урной,
воспрянул человечище,
оспаривая мир изъятыми глазами.
Крахмальный доктор лечащий
смирел, как искра между полюсами.
Мороз скрипел, как Феликс и, однако,
явились в Горки жук, и муха, и оса,
стричь ауру, — согласно оккультистам
у свежих овощей она сохранна 3 часа.
ТИП. ОКТЯБРЬ.
Шел он кверху, однако, впотьмах поломался бесшумно.
Помятый, как полотенце шахтера и бессильный,
как сброшенный ремень.
Он не нашел ничего, а предназначения
не предполагалось.
Самообман, как дырка для гвоздика в календаре,
на обложке которого — город (план сверху),
поэтому
отверстие воспринято, как рекламный цеппелин,
но его дважды нет.
ПИШИ, ПИШИ (НАЗИДАТЕЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ)
Т.Д.
1.
Давай, пиши, будь с сравнением вперегонки.
Зубри русский, не забывая — о чем;
закрадись и — охватывай,
выпускай коготки.
На оставленном мотоцикле черный чехол,
прилипает и егозит под полуночным ветром,
трепетней пушкинского черновика.
Учись, стань мэтром Т.Д. Как засек Ерема,
греки затачивали карандаши,
время капает с молотка.
Пиши, такое Время.
Одиночество усовершенствовало меня в этом.
Сон двоится по скорости реакций
между жабой и змеей.
Не перелезай, как шпагоглотатель сквозь атом,
успокойся, ты — свой.
Ты здесь как здесь. Он — слишком там.
Грызи подушку. Мертвые сраму не имут.
Стремись к незапятнанности и будь сам себе зам.
Перед выстрелом позвони мне.
2.
Ц.У.
Лев на площадке разрушен, его лакает полнолуние.
Кулаки цветущих деревьев, Civic Center. S.F.
Тебя обгладывают пьяные валуны
побережья. Уфа
сходна с Швейцарией, — долдонили в самоедском
детстве улик.
Как писать о тебе, чтоб — любопытно другим?
Вкрадчивость нанизанных сонных колец твоей физии.
но ты не Улисс.
Затачивай слог застенчивый. Спец, не треснись ниц,
как с сеткой яиц аккуратный слепец.
Не забывай о заброшенных самолетах в снегах,
распиленных субмаринах.
Не забывай о чертежах непробуженных,
Винчи не доведенных,
лопнувших, как сердце Сережи Москвина в винных
погребах. В оных
моделях — летающие ракушки и очерченные пузыри
застряли в условных зонах, как въевшиеся пружины
рухляди. Не ори.
Они ожили? Поперек себя, но — ожили.
Не выбирай между кожаной курткой и мотоциклом.
Будь доволен предшественниками, не имеющими
авторских прав.
Пиши свои циклы,
ляляля для трав.
3.
С кроной каштана я стал обучаться взаимности.
Ульянов пальмовый грыз числитель
пионерского знаменателя.
Нега тщательности пасла нас
в силу необходимости.
Век заканчивался бессознательно.
Морской лев — подъязычный объем со связкой висячих замков.
Через дужки замков мой типаж проскочил.
которого имени не ищу, — он с нами,
как и морские львы, близкие к яме.
Пролезание было по свойству подобно истоме.
4.
ПИСЬМО К ДРУГУ
Там, где малина и отшиб хозяйства
и тайное растение бурлит,
и выходная арка, этот лобзик,
выпиливала детское всезнайство,
за речкой — цвинтер. дядька шастал с кобзой
я вспомнил образ твой, наперсник и пиит.
Сосед в уборной все таращится в очко,
шикарен, но тошнит в дощатой халабуде.
О, как ковбойствуя с тобой в ночном,
мы слог выпасывали — прочно не забудем.
Слепую тройку ведьм в малине, близкий гул
бомбардировщиков, свернувших на посадку,
соседа, стоящего на карауле памяти
вприсядку.
На снимке ты меж мраморных
морских коньков,
(а те — хвостами вверх),
как между ножек стула венского.
Вмурован сам в себя, и без обиняков
присваиваешь пыль веков. А с виду — инженер
но чеховского кроя. Из своего купе
бачь хлопца деревенского!
Перед барочной стенкой, щелкнутый в упор
ты как тот жук в горохах,
заарканенных вьюном.
Гипсальпинист уродуется за твоей спиной.
Ты блещешь, что куда монетный двор!
Твое лицо — подкова знака Ом.
Быть может, ты глядишь на окорок свиной?
Сосед вскормил хряка. Да, близоруки — оба.
Хряк не сдержался и сожрал дитя.
Хряксередняк не догонял по весу.
Хряка казнили, но проблема гроба...
Как хоронить младенца? Но спустя
два дня хряк через рынки пересек Одессу.
Прости виньетку прозы. Ведьмы ждут.
Ждет характерный суд. И обнуление
так чисто обнаружилось, мой друг,
пространств и рифм: окопы плюс синкопы.
Тут
и путь булавки доведет
до белого каления.
Булавка — субмарина; ищи, смыкай
свой поисковый круг.
Сам по себе — забытое понятие,
но ты сам по себе запчасть.
Не нервничай, — прошел двух ведьм,
осталась третья.
Пора начать крепчать и вспомнить сад,
с шипучим ветром; легкая свеча
так одержимо гасла; на столетие
сутулых спичек хватит.
Ты заснят.
ПАУК
Лавируя на роликах впотьмах, я понимаю:
Вокруг — вибрирующая страна.
Паука паутина немая
отражает равностороннюю дрему. И Сатана
и кобра были б робеющей парой возле.
Заоконный паук тише, чем телефон мой в Базеле.
Начнем с середины: разлетелась шобла,
а он еще както ползал.
Эхо Москвы и затворник моей головы.
Вечный юбиляр, он секторный зал снял,
чем показал, что идет на Вы.
Водоворот безнаказанных запятых
и — крюком под дых.
Его отказ совершенству, как лезвием по стеклу.
Пионер, отведи окуляры.
Паук не напрашивался к столу.
Перепуган, как если бы к горлу его поднесли
циркулярку...
Он прибег к прозрачности, кошмары воспроизведя.
Ловит сон.
Паутинка сработает погодя.
Тень от графина ребристого на скатерти с мухами
снова — он, меняющий Муз на мух.
Обеспеченный слухами
сухопарый дух,
он заперся между строк,
паук.
Начнем с середины. С самостоятельной тишины.
Паук изнутри сграбастан нервной системой.
Шаровая молния и разрывы воли его сведены
в вечный стоп, содрогающий стены
панциря инсекта.
Поцарапанный ноль, мой паук, ваш — некто.
Поцарапанный ноль — иллюминатор падающего боинга,
когда человеки грызли стекла и не достигали.
Решетчатый пробег по Прямой, дающей Бога—
ты. А время, как цепочка на шее балаболки
переминается, предаваясь нулю. Совпали
силы твоих расторопных касаний.
Паук, спи, Везувий.
Начнем с середины. Ты дошел до ядра Селены,
плетя небытия алгебраические корзины,
"любовь моя, цвет зеленый".
Царь середины,
замотавший муху в тусклую слюну,
возвращая статую — сну.
Паук мой, пастух смертей.
Слюнтяй, разбросанный по вселенной.
Тебе — вертеть
самое себя, набычась обыкновенной
злобой и решительностью, мой бывший друг,
натасканный на вдруг.
БЕЛЫЕ МЫШИ НЕ РОВНЯ БЕЛЫМ МЕДВЕДЯМ
1.
Я обголодался однажды как: он, она, они — все & + %,
и сказал себе: спать, спать без сносок.
Когда мы в постели горизонтально, нам снится
металлолом;
перпендикулярно, нам — снится воздух.
Как рулетка, ты спишь. И грезится снежный Мышь.
Не уследишь за хвостатым, и мы установили разом
чреватую точку на сущем его хвосте.
Верховные белые Мыши степенеют,
как страусиное яйцо,
для них уравнены — тут и здесь.
Околпаченные заочно,
солидные Мыши готовы на черный лай
по мере роста павлиньего пера, цвета S.F.night.
Их ДНК — это же башня Татлина!
И эту двойную спираль выписывает тот хвост,
накрученный дважды на палец естествоиспытателя,
так, чтобы взявши за голову нашу Мышь,
дернуть с силой и услышать хруст, увядание мышц
позвоночника Твари: er schlaft been спишь.
И Останкинский шприцшпиль
стянут подземной гайкой и гайкой на верхотуре,
как белый Мышь — позвоночником
завязан на разорванное Ничто.
Во дворе наша яблоня заливается белизной.
В парке пророчествует козодой.
Лабораторные ножницы стынут, вися на золотой цепочке.
Вой Мыша-одиночки.
Без обнародования ножницы взрезают брюхо
беспамятному Мышу.
И биолог шепчет: Она.
Как желуди, ее зародыши в животе,
или велосипедная цепь длиною в год,
продолжаю (А. П.), или Исход.
Мы выпустили всех белых мышей из зеркальной банки.
2.
Стройный, как папка, дремлющая на столе,
скелет белого Мыша.
Друзья мои швырнули б разводные ключи на пол
и гоготали.
Я дрожал, как луковичная шелуха
при слабом дуновении.
Мыши ничего не создали.
И карусели приостановились пока таяло эскимо.
3.
Я отрекаюсь от обезьяны и присягаю Тебе.
Тебе присягали другие, но я не могу отвлечься.
Я не расслаблен настолько, чтобы начать с Б.
Пугало, пугало человечье—
Я. Озерная кривизна перенимает, а я не хочу.
Подхалим отражения замечателен в своем роде.
Я Тебя не ищу,
Ты найден в своей свободе.