АЛЛА МИТРОФАНОВА
СУБЬЕКТ В ЭПОХУ ТОТАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Коммуникативные системы развоплощают видение и книгу, они дестабилизируют и субьекта и вещи, упраздняют конкретность места и выбрасывают нас в реальность времени. Причем коммуникативные системы не уверены в своем предметном существовании, это не оборудование, не поток электронов в проводах, не информация, не послание или просто художественная акция. Коммуникативные технологии имеют несоответствие самим себе, они задуманы для коммуникаций, но функционируют таким образом, что меняют природу коммуникаций и среды, незаметно и неосознанно выбрасывают нас на новую планету реализации наших новых желаний, где все начинается почти заново. Мы вовлекаемся в коммуникативную реальность, разносимся по электрическим проводам, приобретая иное электронное тело, в котором от нашего прежнего тела присутствуют короткие дистанции и молекулярные осколки. И хотя этот новый мир является проекцией нашего желания, но его реальность требовательна в своем проникновении во все способы жизни, она сулит целый мир взамен отнятого, она требует своего субьекта, построенного в принципиально субьектно неисчислимой фактуре.
Коммуникация не только обмен в нескончаемом потоке означающих. Каждый раз в коммуникации, особенно коммуникации видения, мы обнаруживаем несовпадение ожидаемого и реального в самой фактуре изображения. Технология открывает физиологическую брутальность реальности. "Мертвый глаз" камеры на самом деле оказывается приращенным автоматом тела, является уже продукцией тела, он произведен нами для выдвигания в реальное время, как семиотический порядок произведен для структурирования пройденного. Противоречие между ними — это не противоречие правды и лжи, а противоречие между реальным временем в его потоке и закрепленным подвешенным семиотическим временем. Коммуникация или ТВновости в силу физиологичности технологий прорываются к материальному телу мира в его непрерывном процессе становления.
РЕАЛЬНОСТЬ ТЕЛА И ТЕХНОЛОГИЙ
Технологии являются продолжением нашего тела, они опредмечивают влекущие нас желания. Они разбрасывают индивидуум через воспроизводство его желаний на множество прирощенных автоматов тела, которые образуют свой собственный телесный конгломерат, соединяющий производство желаний и объекты желаний. Этим они создают коммуникационное тело, не имеющее формы тела, но при этом мерцающее повсюду, требовательное и заставляющее работать на себя. Технологии создаются как бы неосознанно, продуцируются из прагматической потребности. Мы не задаемся философским вопросом что именно мы изобретаем и зачем, мы изготовляем потому что изготовляем, как бы автоматически, из органической способности нашего проживания. Технология неосознанно приращивается нашему телу как индивидуальному так и коллективному, как желаемая, недостающая часть.
Поэтому исследование технологий неразрывно с исследованием тела, они продуцируют реальный опыт проживания, они проживают совместно, технологические машины находятся не во вне нашего тела, а как бы внутри его. Становление технологий это история становления желаний и потребностей нашего тела. То, что им удается прожить совместно, становится единственной историей нашего сегодняшнего технологического тела, как "машиннопозвоночного животного". Поэтому киноглаз это не мертвый глаз, это выдвинутый вперед и опережающий рефлексию глаз собственно (единственно) живой реальности. Он выброшен вперед в Real time, во время "до интерпретации". Другое дело, что у этого глаза уже есть собственная цензурная и интерпретативная возможность, которая бессознательно диктуется потребностями проживания нашего всегда мутирующего тела1.
Но если рассматривать тело как одно целое с его машиной в реальном времени, во времени становления бытия, то мы в концепции Коммуникативного Субьекта на первый план вынуждены вынести не сознание, а тело, которое присвоено нами лишь в малой части. Оно живет по своим законам, которые не являются достоянием .сознания. Мы с самого начала нарушаем "базисный запрет на нарушение единства Я" и не испытываем от этого страдания, поскольку вступаем в коммуникацию со своим телом и его временем и не присваиваем себе право произносить монолог от имени тела.
Более того, именно тело является областью становления и первичной фиксацией реальности. Над ним не властна судьба как насильственная проекция означающих. И его реальность не предписана речью Другого, а взорвана/запущена функцией проживания от рождения до смерти, в которой он стремится к максимальному использованию проживания, управляемый не подвластным Другому шизореволюционным желанием, и временем, производящим всегда новые обстоятельства реальности2 .
Это базируется на отказе от личностного единства организма и структурного единства машин как молярных ансамблей, которые отсылают друг к другу извне. "Как только происходит отказ от структурного единства машин и от личностного специфического единства живого, между машиной и желанием образуется прямая связь, машина попадает в самую сердцевину желания, машина становится желающей, а желание — машинным"3. И в этом случае устанавливается уже "прямая коммуникация между молекулярными явлениями и сингулярностями живого". На молекулярном уровне мы можем рассматривать функционализм желаний в машинных устройствах. Иными словами современные коммуникационные технологии функциональны не потому, что они должны распределять информацию, посылать приказы правительств и заниматься образованием, а потому что современная коммуникативнотехнологическая культура реализует себя в децентрализации индивидуума и социума, через расширение на внешние пространства, через приращение технологических автоматов, через выведение бессознательного из личностных глубин на орбиты свободно растекающегося, личностно не закрепленного либидо.
ШИЗОСЕМИОЗИС
КАК КОММУНИКАТИВНЫЙ СЕМИОЗИС
ТЕЛА И МАШИНЫ
Единство тела и технологии может быть увидено при той дисперсии машины, организма, когда они начинают проходить друг в друга. Желание, порождающее энергию и направление бытия становится уподобляемым "машинам желания"4 . Машины желания — это разбросанные по разным уровням и направлениям энергии бессознательного. Но бессознательного не во фрейдовском смысле, как индивидуально локализованное, закрепленное на регрессиях, а бессознательное становления, потока во времени, незакрепленного струящегося либидо, бессознательное машин желания.
Машины желания начинают работать в проекции коллективного бессознательного "тела без органов"5, построенного так же по принципу мутирующего становления в реальном времени. Машины желания существуют на теле без органов. Но тело без органов управляется машинами желания.
Тело без органов разгоняется в большой скорости становления. Его рабочими механизмами являются работающие в этом теле индивидуумы. Индивидуумы руководствуются непроизвольными желаниями, которые одновременно и первичны и вторичны по отношению к телу без органов. Индивидуумы раздавлены машинами желания, страдают от их нетерпеливой требовательности и скорости. Тело без органов противопоставляет машинам желания текучее становление, инерцию и напряжение, выдвигая контраверсии и сталкивая машины желаний, но при этом оно является поверхностью, где только и начинают работать в полную мощность машины желаний.
На страже шизосемиозиса стоит скорость реального времени и тип рефлексии направленный на обеспечение работы реальности: чтобы жизнь работала как таковая, утомляла и продуцировала желание, меняла формальные и рефлексивные модели (была смачной, модной и интересной). При этом трагическое, странное, мучительное заданы как изначальные компоненты ее полноценности. Но полноценность этой работы в конечном счете оценивается только мной: тождественна ли моя жизнь моей заданности, моим машинам желания. Если машина желания в работает, упирается в статичность означающих, то это проблема означающих. Означающие теряют связанность в рядах. Остановить скольжение означающего может только появление другого означающего, вместе они производят энергию, пронизывающую и выталктвающую из поля зрения мутацию, они накладывают семиотическое время на реальное время. Разрушение некоторых означающих в цепи, нарушает порядок и подотчетность субъекта. Означающее сдувается, оно не более, чем оно есть в его частном произвольном существовании.
Коммуникационный субьект или шизосубьект не привязан к месту или времени в силу детерриториализации желания. "Шизофрения как процесс является производством желания... Это то же самое... что движение социального производства, идущего до пределов детерриториализации... которое воспроизводит желание на этой новой земле...Шизофреник уносит декодированные потоки, заставляет их пересечь пустыню тела без органов, где он устанавливает машины желания...Он перешел предел, удерживавший производство желания на периферии общественного производства... он свободный, безответственный, одинокий и веселый Заратустра..."6 Скорость и прагматизм коммуникации, ее зависимость от технологий, ее погруженность в автоматы тела и его реакций делают семиотическое пространство плоским. Поскольку коммуникация происходит не столько в семиотическом поле, а в массе экзистенциальных мутаций, которые совпадая вызывают понимание и доверие, несовпадая — однозначное, не обсуждаемое отрицание.
Означающие в силу закрепленности и статичности отрываются от реального времени. Реальность и время прорываются через их дисфункцию и промежутки в реальности тела, его болезни, сексе, смерти. Будущее создается, а не дается. Оно не является репрессивным, поскольку оно делается нами сейчас в неосознанном и бессознательном тождестве времени и реальности. Если это тождество складывается иначе, наступает иное настоящее и соответственно будущее, и все делается иначе. Будущее — это наша машина желания, работающая на поверхности тела без органов.
Dasein в этой проекции не обволакивает мир как единство, лишается своей гуманитарной тягучести. Теперь Dasien появляется как многоуровневость становления, где все движется в своем собственном направлении. Просветлением может оказаться мгновенная сингулярность, возникающая в связывании реальности тела и ускоренной мутации означающих, в непосредственой близости от разрывов означающих.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ I. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ В СИТУАЦИИ ТОТАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Van Gogue TV в Kassel 1992.
Этот художественно технологический проект предполагал одновременное использование всех средств коммуникации на сегментированном телевизионном экране, в определенный период времени в двух тактиках: ненаправленные потоки стихийной коммуникативной активности всех, имеющих телефон, FAX, телевизор, подпольные средства связи; и централизованную, тематическую коммуникативную активность по случаю. Масса и энергия коммуникативных потоков соединялась в особый вид тела, который в свою очередь начинал диктовать формы коммуникационного процесса и тип участвующего в нем субъекта, который не столько репрезентировал себя сколько коммуникационное тело. Субьекты коммуникации лишены возможности монолога, если они его производят, то он все равно бессмысленен, он проваливается в неразличимость и смазанность фактуры. Субьект начинает работать, в случае его распада на множество острых и резких реакций на коммуникационную провокацию. Сохранять свою особенность от других от может только через отличие характера его коммуникационного drive, в полубессознательной реальности своего, закрепленного до автоматизма культурного опыта. Это открытая модель: коммуникационный субьект как он работает. Но так работать он может только в особом пространстве, пронизанном скоростью, в пространстве срастания желаний и технологий, в особом поле эмоциональной заинтересованности, или навязчивого фантазма.
В московской части, коммуникативной провокации, организованной Кириллом Преображенским, акция, проведенная художником группы МуЗей, аппелировала к коллективному телу коммуникации: художник объявил, что получив новое имя на уроках немецкого языка, он потерял личную идентичность, отождествившись с новым именем Рудольфа Шнайдера, которое принадлежит множеству людей, о которых ему ничего не известно. В этой ситуации производство новой идентичности возможно только через построение коллективного портрета на основе описаний всех Рудольфов Шнайдеров. Была объявлена просьба рассказать обо всех известных кому-либо Рудольфах Шнайдерах; что и продолжалось в течение недели.
Важно, что в основе этой, удачной на мой взгляд, коммуникативной акции лежит вовремя предъявленный бред. Этот бред странным образом пронизывает реальность: кто поверит, что художник потерял идентичность, но кто поверит, что она у него была. Но идентичность моих собственных знакомых Шнайдеров не поддается сомнению. Возникает гибридный персонаж, внешняя граница которого пронизана реальностью, он размазан по реальности, в то время как изнутри он является не более как машиной по провоцированию/заведению фантомов или структурирующей энергией в заведомо хаотическом поле.
В силу его деперсональности, он сразу был воспринят "телом без органов" коммуникации, и произвел на его поверхности должную рябь. Это возбуждение поверхности завело десятки коммуникативных желаний.
ОБРАТНО К СУБЬЕКТУ КОММУНИКАЦИИ
Субьект коммуникации стремится ускользнуть от субъектного определения по причине невозможности быть центрированным и быть отдельным. Живая мутирующая ситуация поддается наблюдению лишь проживающему в ней участнику, находящемуся в напряжении становления. Опыт, полученный вчера, сегодня не актуален. Только то, что я проживаю, что оставляет непосредственные следы на моем экзистенциальном теле, является актуальной реальностью — собственно мной — предметом моей рефлексии. Становление само по себе непредсказуемо и ему нет отведенного места в неразорванной структуре вербальной реальности. Это "водопад, камнепад, сюрприз, иногда подарок" реальности. Место, где это происходит и проживается и фиксируется в первую очередь — тело с его жизненным напряжением, "атлетизмом"/умениями проживать "смачно" в неожиданности становления бытия. В этом смысле это подобно любовному трансу или болезни.
Проживающий субьект никогда не знает, что и как он будет проживать в следующий момент, возникает проживание и опыт, который не гарантирует своего повторения, поскольку затем вы вовлечены в другие отношения, искушены другим временем и другой ситуацией, другими желаниями. Проживающий субьект испытывает те же мутации, что и предмет его рефлексии, захвачен азартом ускоренного времени и становления новой реальности. В каждый момент это новый субьект, балансирующий в многоканальном сознании своего мутирующего Я. Эта полифония нового субьекта диктует иную мультифреническую форму рефлексии.
Моя рефлексивная способность должна увеличить скорость, максимально приближаясь к реальному времени. Это подобно технологической гонке увеличения скорости компьютера к Real Time. Но при этом'рефлексия во времени и пространстве не может строиться по принципу пространственновременного единства предпосылающего пространство рефлексии и единство позиции наблюдателя, поскольку он находится в разорванном фрагментированном пространстве рефлексии. Каждый раз он должен собираться заново, обреченный на актуальность с ее дискурсивной эклектической перекомпозицией7.
Это частичный субьект или молекулярный субьект. Частичный субьект имеет запись на теле без органов, он смежен (не тождественен, но параллелен) множеству иных частичных субъектов через машины желаний, но главное: он частичен по отношению к другим участникам производства тела без органов, он измеряется в них, они измеряются в нем, это субьект n+1. Он провоцируется на поиски новых желаний и интересов на производство "прибавочного элемента желания".
Субьект коммуникации не живет ради цели, он живет в процессе, он одержим "производством", процессом, управляем желанием. Желание, находящееся в традиционной ситуации на периферии, здесь вынесено на поверхность, оно не только не пугает своими возможностями разрушения систем или установившихся структур, но нормализует путь трансформаций.
Коммуникативный субьект — это субьект собирающийся в моменты его переходных телесных состояний, напряжений скоростной реакции. Он находится в шизоидном семиозисе с разорванными порядками означающих, в буквальном плоском семантическом пространстве. Его телесная форма размазана вовне через приращение технологических аппаратов и коммуникативное, вынесенное и разделенное на потоки либидо.
________
1 Классические структуралистские возражения: "Мы видим только то, что нам дано увидеть в определенном культурном регистре, к чему мы уже подготовлены и научены. Аборигены Австралии смотрят видовой фильм города и ничего не видят, кроме случайно промелькнувшей им известной птицы, которую в свою очередь не видят аборигены города... Следовательно кино и фотоглаз это мертвый глаз". Из этой позиции мы должны будем сказать, что оживление реальности происходит только через наложение на нее означающих, в разрывах, где их нет, где есть секс, болезнь, смерть, стресс, аффект — реальности для нас нет. Реальное время не существует. Где есть собственно реальность как ее становление, там ничего нет, и все находится там, где нет уже реальности.
2 "Жало в плоть" как вложенная извне страсть проживания может работать в пространстве параноидального субъекта. Его вопросы передаются по телеграфу означающих. Возвращаются к нему как разрешение или запрет из уст Другого. И машина его тела начинает либо каменеть, либо разрываться в пафосе служения.
3 Делез Ж.,Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. АнтиЭдип. М.1990, с.87. В моей интеллектуальной практике шизоанализ является непреодолимым сачком, где в конструкциях "машин желания", "тела без органов", взаимопроникновения молярных и молекулярных социальных машин и т.д. комфортно размещается тождественная мне реальность.
4 Понятие "машин желания" предложено в Anti — Odipus. Психоанализ в версии шизоанализа предлагает машинный дискурс, что позволяет стилизовать и революционизировать терминологию психоанализа, избежать фиксированных сущностей понятий, заменив их на скользящие, не столько определяющие, сколько векторные многофункциональные термины.
5 Тело без органов — понятие шизоанализа. Оно сделано на материале изучения дисфункции органов психических больных, когда они не могут отождествить ситуацию, себя, части тела дисфункциональны. И это в принципе нормальное состояние культурного дисбаланса, когда культура берется не в состоянии уже сделаности, а в момент процесса ее внутреннего страновления. Тело без органов противоположно моделям организации и развития, формам и субстанциям. Оно включает неформализованные культурные и психические планы, так же как интенсивности, длительности и пр. структурно гетерогенные данности
7 "Перекомпозиция" возникла как творческий принцип в среде петербургских художников середины 1980х. В ее основе открытость внешнему, деиерархизированность и фрагментированнность как автора, так и его внешних референтов.