Всеволод Емелин*

Плач по поводу не приглашения
меня (Вс. Емелина) на Третий Международный фестиваль “Биеннале поэтов в Москве-2003”

---

Идешь утром за пивом,
Глаза вскинешь и: “Wau!”
До чего же красива
Ты родная Москва.

Дожила до расцвета,
Взмыла до облаков.
Москва – город поэтов,
Ею правит Лужков.

Ночью в спальных районах
Окна ярко горят,
Над дисплеем склонённых
Вижу тыщи ребят.

Бьётся жаркое сердце,
Мышка пляшет в руке,
И рождаются тексты
На родном языке.

Утро серого цвета,
Как тужурка мента**.
Москва – город поэтов,
В ней царит красота.

Алкоголик сопьется,
Вор на деле сгорит,
Шизофреник рехнется,
Красота же – царит.

Ее славят народы,
Соловьи и цветы.
Как мне тяжко уроду
Жить среди красоты.

Меж резных минаретов,
Небоскребов под Гжель
Рыщут стаи поэтов,
Огибая бомжей.

Только б им не попасться.
Может Бог не продаст.
Москва – город контрастов,
Я в ней тоже контраст.

В Берендеевом царстве,
В стране сказочной Оз
Член отверженной касты,
Неприкаян, как пёс.

Вот крадусь я, отпетый
Гомофоб и фашист,
Через город поэтов
Город нац-секс-меньшинств.

Город мой грановитый,
Переулки, мосты.
Меня грабят бандиты,
Забирают менты.

Что за сны тебе снятся,
Город мой дорогой?
Ой, как больно, по яйцам,
Ох, как больно, ногой.

А в Москве биеннале,
Пир на весь белый свет.
Там и мне наливали,
Значит тоже – поэт.

Значит, Бог шельму метит,
Не отмыть этот след.
И зовут меня – Цветик,
От меня всем привет.

Баллада о комплексе кастрации

Ф. Балаховской

Раз вино налито,
Выпей прямо щас.
Придут ваххабиты,
Выльешь в унитаз.

На грудь наколи ты
“Не забуду мать”.
Придут ваххабиты,
Будут обрезать.

Вот перед имамом
Закутан в паранджу,
Я под ятаганом
Связанный лежу.

Режьте, душегубы,
Режьте до корня.
Всё равно не любит
Милая меня.

Каленым железом
На радость врагу
Вот и я обрезан
По самый немогу.

И теперь уж кукиш,
Через много лет
Ты меня полюбишь,
А я тебя нет.

Вот подкрался вечер,
Как карманный вор.
Любить тебя нечем,
Я уйду в террор.

У меня нет страха
Больше ни х...я,
Я жених Аллаха,
Милая моя.

Я не ем свинину,
Водку я не пью,
Я зато задвину
Гуриям в раю.

Бороду не брею,
Хоть и не растёт.
У меня к евреям
Свой особый счёт.

Я тебя, сестричка,
Ни в чём не виню.
Дорого яичко
Ко Христову дню.

Есть в земле Давида
Чёрный минарет.
Там набью пластидом
Джинсовый жилет.

А в кармане спрячу
Карточку твою,
Выполню задачу
Поставленную.

Жизнь свою собачью
Вспомню наяву,
Возле Стены Плача
Я себя взорву.

На экранах мира,
Среди новостей
Покажет “Аль-Джазира”
Крошево костей.

Где кровью залитая,
Опалив края,
Кружит над убитыми
Карточка твоя.

А на старой даче
В северной стране
Ты о жертвах плачешь,
Но не обо мне.

Обо мне заплачет
Над рекой ветла…
Было б всё иначе,
Если б ты дала.

Май 2003 года

Сладостными майскими ночами,
Всех расстроив, кончилась война.
Я брожу в тревоге и печали,
Не могу я въехать ни хрена.

В прах повергли Ниневuю
Или там Нинeвию,
Но вопросы кой-какие
Предъявить имею я.

Ох, как ты нас нае…ала,
Ох, как ты нас бросила
Родина Сарданапала
И Навуходоносора.

Обещали генералы,
Что кирдык пиндосам
На земле Сарданапала
И Навуходоносора.

Вся Россия вам желала
Бить америкосов,
Вам, сынам Сарданапала
И Навуходоносора.

Мы прислали вам ракет,
Средства электроники,
А вы сделали минет
Бушу лучше Моники.

Вам Саддама было мало,
Надо вам Иосифа,
Надо вам Сарданапала,
Навуходоносора.

Сдали родину врагам
И, как крысы мерзкие,
Растащили по домам
Черепки шумерские.

Раз дошли у вас враги
До святынь Багдада,
Хрен простим мы вам долги
В десять миллиардов.

Если променяли смерть
Вы на удовольствия,
Хер вам в рот за вашу нефть,
А не продовольствие.

Уж, взялись за это дело
Навуходоносоры,
Где же ваши ибн Гастелло?
Ваши Бен Матросовы?

Где же ваш Эль Сталинград
Для заморской вражины?
Почему, бля, не горят
Нефтяные скважины?

Где там мстители БААС
По пустыне рыскают?
Где ваш ядовитый газ?
Язва где сибирская?

Где священная война?
Глаза ваши бесстыжие.
Нет, из этого говна
Выхода не вижу я.

Страшная месть
(Мужская лирическая)

алаверды Нескажу

Обезьянник, обезьянник,
Граждане рядком лежат.
Не томи меня начальник,
Отпусти меня сержант.

Ты украл мою зарплату,
Ты вписал меня в тетрадь.
Так скажи своим сатрапам –
Можно клетку отпирать.

Не бандит, не хулиган я,
Не шахид чеченский злой,
И почти совсем не пьян я,
Отпусти меня домой.

Дома горько плачут детки,
Чьи желудочки пусты,
Тянут ручки, словно ветки
Облетевшие кусты.

Я и сам бы с ними плакал,
Как осенний куст чернел.
Всё, что заработал папа
Отнял милиционер.

Ты ответь, в погонах чудо,
В чём я всё же виноват?
Ведь у нас ещё покуда
Вроде как не шариат.

Ты и сам сидишь поддатый
У решётчатых дверей.
Полюбуйся на себя-то,
Ты в пять раз меня пьяней.

Пьёт алкаш одеколоны,
Ты же пьёшь людскую кровь.
Оборотень ты в погонах,
Натуральный ты вервольф.

Всё молчишь с ухмылкой хамской.
А чуть что и в морду дашь,
Революции исламской
Тоже выискался страж.

И поскольку продолжаешь
В клетке ты меня держать,
Я тебя счас напужаю
Голой жопой, как ежа.

Типа графа Монте-Кристо
Отомщу тебе врагу –
Выпью как-нибудь грамм триста,
А получку всю сожгу.

Всю сожгу, чтоб уж наверно
Не досталось тебе, бля,
Там ни доллара, ни евро,
Ни российского рубля.

Крикнешь ты: “Держи барана!”
Скажешь ты: “Дои козла!”
Сунешь лапы мне в карманы,
А там пепел да зола.

Так вот я, словно Кутузов
Национальный наш герой,
Тебя встречу, как французов,
Только пеплом да золой.

И ещё простое слово
Выскажу, прощаясь, я –
“Не похож ты на Жеглова
Совершенно ни… фига”.

Желание быть демоном
(Подражание Т. Кибирову)

Трудно дело Мальдорора
Изучать повадки бабьи
И вдувать по помидоры
Без виагры, без виагры.

Быть стремительным, отчаянным,
Типа, скажем, Казанова,
Чтобы женщины, кончая,
Тут же начинали снова.

И, отвергнувши с презреньем
Все понятья о добре,
Как Лаврентий Палыч Берия
Или маршал Жиль де Рэ.

Я бы ловко и искусно
Шел, танцуя, по канату
Ницшеанским Заратустрой
Над персидской бедной хатой.

Хорошо бы стать евреем,
Чтоб купить команду “Челси”,
И титаном Прометеем,
Чтоб огонь украсть у Зевса.

А потом совершенно голым
К вожделенью пидарасов
Я бы был к скале прикован
Меж седых вершин Кавказа.

И орёл бы отравился
Моей желчью ядовитой
И полёг бы глупой птицей
У печальных гор Колхиды.

Хорошо быть Прометеем,
Приколоченным к скале
И Дионисом Загреем,
Эвоэ, бля, Эвоэ.

Фаустом и дон Гуаном,
Пусть беззубым и седым.
Главное, чтоб вечно пьяным
И чтоб вечно молодым.

Пили огненную граппу,
Пили сладостную узу.
Я потом в штаны накакал,
Тяжко бремя Заратустры.

После оргий сладострастья
Я под ментовское ржанье
В результате просыпался
В обезьяннике с бомжами.

Сколько же здоровья надо,
Сколько мужества и силы,
Чтобы быть маркиз де Садом
Иль хотя бы Чикатиллой.

Чтоб на пятом на десятке
Стойким ветераном сцены
До утра плясать вприсядку
Перед публикой почтенной.

Эх, сидел бы лучше дома
Да с канала на канал,
Выпив пару реладорма,
Телевизор бы гонял.

Чтоб сон здоровый, чтобы
Ежедневный вязкий кал.
Хорошо бы, хорошо бы,
Хорошо… Да Бог не дал.

Римейк

…А я помню только стену
С ободранными обоями.
А. Родионов

И я тоже входил вместо дикого зверя в клетку.
Загоняли меня, как макаку, менты в обезьянник.
В подмосковной крапиве тянул землемера рулетку
И уже с восемнадцати лет разучился блевать по пьяни.
Набивал коноплёй мятые гильзы “Памира”,
Заливали врачи в мою кровь океан физраствора.
На подпольных тусовках сидел с улыбкой дебила,
Из недавших мне можно составить город.
Изучал по книжкам проблемы пола,
Шлифовал ступени святого храма,
И страшнее глюков от циклодола
Видел только глюки от паркопана.
Ел таёжный снег в бурых пятнах нефти,
Вёл неравный бой с материнским гнётом,
И дрочил в общественном туалете
На рекламу белья в каталоге “ОТТО”.
Забивался в чужие подъезды на ночь,
До тех пор пока не поставили коды,
И не знаю уж как там Иосиф Алексаныч,
А я точно не пил только сухую воду.
Собрал пункты анкеты со знаком минус:
Не сидел, не служил, не имею орден.
Одевался в чужие обноски на вырост,
И лишь только ленивый не бил мне по морде.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась короткой,
В ней опущен я был и опидарасен,
Но покуда рот мой глотает водку,
Из него раздаваться будет хрип: “Не согласен!”

Рождественский романс 2005

Говорил мне старый Зе Ка,
Головой качая печально,
Что “в год Синего Петуха
Не случайно, ох, не случайно,

С Рождеством поздравив страну
Из простого храма неброского,
Посетил Президент в Клину
Дом-музей Петра Чайковского.

Я семиотический жест
Вижу в этой культурной акции,
Запускается ею процесс,
Нечто, вроде, инициации.

Я с проблемой данной знаком,
До сих пор на жопе мозоли.
Я пять лет был Главпетухом
В петушиной Уральской спецзоне.

Мне не ясен следующий шаг
Из контекста телетрансляции,
Может, всех вас опетушат?
Может, только евреев с кавказцами?

Может, легче будет достать
Нам врагов, чтоб мочить по сортирам?
Может, мессидж хотим послать
Мы политкорректному миру?

В любом случае, скоро нам
Предстоит масса важной работы.
Вдруг, и старым Главпетухам
Выйдут должности или льготы…”

Я историям старика
Поначалу не очень поверил,
И смеялся над ним пока,
Растворивши подъезда двери,

В мрачном месяце январе
Я, как гадкий утенок из сказки,
Оказался на птичьем дворе
И, притом, голубой окраски.

Синий иней скрипел под пятками,
Голубели ментов фуражки,
И вокруг меня, как курятники,
Обступали пятиэтажки.

Мне прохожие вслед озирались,
Пропускали меня машины,
И протяжно перекликались
Голосами все петушиными.

И над ухом, крылом захлопав,
Новогодний символ державы
Беспощадно меня клюнул в жопу
Голубой Главпетух двуглавый.