Игорь Иогансон
МОИ ПРЕДКИ
Предлагается товар - утро. Оно приходит в упаковке из зеленой листвы, белого снега или серого городского смога.
Человеку как упаковку дали семью. С семью смертными и семью бессмертными, которые принадлежат далеким и близким астральным и генетическим предкам.
Если интересен товар, то есть мы - сами себе, оболочку приходится развернуть - дело здесь имеем с самим временем, и на это обычно уходит вся жизнь. Но иногда и ее бывает недостаточно.
Крошечный человечек во множестве оберток, каждая крепко перевязана бечевкой. Это - шутка Бога.
Но если доберемся - любопытно рассмотреть, что же нам подарили (или что мы купили за несуразную цену) разбирая, описывая далекое прошлое и еще более далекое настоящее,
Чем ближе к человечку, тем туже завязана бечевка...
А вот и мы!
Автор
Моему деду, Народному художнику СССР, лауреату Ленинской и Сталинской премии, президенту Академии Художеств, 1-ому секретарю СХ СССР Б.В. Иогансону в качестве любимого художника был партией рекомендован любой из передвижников. Он выбрал скромного Федотова: «Крах банка»! Как там изумительно передан блеск стекла!»
Но, когда сразу после войны он был выпущен в Венецию, то привез оттуда любимого Ботичелли в виде репродукции, занявшей второе место на всемирном конкурсе полиграфии. Наши заняли предпоследнее, опередив Абиссинию.
Ангельские силы говорят у Ботичелли наиболее внятным изобразительным языком. Такие вещи он понимал, видел и слышал, Призвав их, художник становится обреченным и всемогущим.
Демонские силы, сознательно призванные для написания «Допроса» Иогансона не менее всесильны. «Как вам удалось такое состояние, такой эффект «присутствия?» - тихонько вопрошал его искусствовед №1 на банкете в его честь. - «А я сам там был!» - громко заявил дед.
Он имел в тот момент ввиду сидящего спиной генерала на своей картине «Допрос коммунистов», а не задействованные им подземные стихии. Правда - повысил себя в чине. Он был белым офицером (неизвестные страницы из его биографии).
Такое высказывание он мог себе уже тогда позволить. Главным героем двух его знаменитых картин была НЕНАВИСТЬ, изображенная так, как никто до него не мог. Она дышала из нижних слоев дыханием уицраоров. Он был великим мастером перевоплощенья. Внешнего и внутреннего. Силы Империи Зла подняли его на небывалую высоту, презрев белые пятна его биографии. Контакт с демонскими слоями даром не проходит. Он сошел с ума.
Картина Б.В. Иогансона «На старом уральском заводе» (она же - «Уральский завод» Иогансона) - прообраз пекла. Люди там статисты. Главное действующее лицо - огонь. Всепожирающий. Который сожрет и стоящего капиталиста (портрет тогдашнего президента Ак. Худ. Герасимова) - на что тот очень обиделся), и рабочего на корточках, и всех, и вся.
Огонь они скоро сами себе обеспечат совместными усилиями - и на земле, и ниже. Главный Сатана тутже дал свежеиспеченную премию своего имени за эту картину и видно очень радовался. На деда посыпались почести и звания, на премию мы безбедно прожили всю войну, когда другие голодали. Так что обижаться не пришлось.
А вот старуха в Третьяковке, проходя мимо «Завода» Иогансона вдруг перекрестилась. Сам видел.
Когда дедушка писал, мне в детстве (моем - естественно) всегда хотелось заглянуть за край картины - а что там? У других художников не хотелось. У деда, особенно в начале работы, была какая-то бесовская глубина, где двигались тени неизвестно кого. Он размазывал их пальцем (кистей не признавал как класс). Особенно живучих соскабливал мастихином, и они перебирались на стену за мольбертом. Между мольбертом и стеной все жило, копошилось, сновало взад-вперед. Иногда доходило до того, что холст вспучивался, когда какая-то из теней с разбегу втемяшивалась в изнанку картины. Я, маленький, принимал это как должное и иногда ударом кисти (кисти я любил в отличие от деда, и он всегда держал их для меня) загонял их обратно в холстяной тартар. К концу работы все более-менее успокаивалось, и я начинал собственное творчество под одобрительным взглядом уставшего от баталий деда. В отличие опять-таки от него, я знал, что мне пока разрешено все.
Ему было многое разрешено, но - не беспредельно. Божественные темы были - табу. И даже не столько «сверху», сколько изнутри. После «Молящейся в храме», написанной еще в юности и купленной с выставки неизвестным меценатом, опередившим желающего ее приобрести Мамонтова, им, соответственно наступившей эпохе, были призваны другие помощники. И они помогали. Я с ними тогда дружил и был на равных.
В закулисном мире сознания, куда я по глупости в юные годы предпринимал рискованные путешествия, а также - по возвращении, мне всегда хотелось сохранить этот паритет.
В художественных заведениях, где учился, - ласково поглаживал холсты соучеников, заглядывал за них в пустоту и возвращался мять глину - довольно бессмысленно.
Мой далекий предок был священником в Сибири. Как-то встретил медведя и его поцеловал. Тот от страха обделался и пустился наутек. Предок долго смотрел ему вслед, потом сказал: «Завещаю моим потомкам никогда не целовать медведей». Потомки исполнили его завещание. Я в том числе. Стараюсь даже их не встречать. А, если встречу - смотрю мимо. На попугаев.
Один из моих предков, швед Карл Иогансен во времена Петра был корабельным мастером. Один из кораблей, которые он построил, особенно отличился в битве при Гангуте, где шведы были разбиты. «Изменник!» - сказал ему Петр, крепко поцеловал, подал чарку водки и наградил дворянством. Карл долго смотрел на корабль, потом погрозил ему пальцем и завещал своим потомкам никогда не строить корабли. Потомки выполнили его завещание. Я - в том числе. Тем более - не умею. Шведы могут быть спокойны.
Один мой предок, разбирая древние манускрипты, нашел записи другого моего предка, долго смотрел на них, поцеловал, потом вычеркнул все неприличные места и хотел опубликовать. Но от записей почти ничего не осталось. Тогда он завещал своим потомкам никогда не оставлять никаких записей. Все потомки выполнили его завещание. Кроме меня. Я чувствую себя предателем. Но назад хода нет. Разве что в предки.
Мой не столь далекий предок, Владимир Карлович Иогансен, точнее - мой прадед, страшно пил и умер в больнице от белой горячки. Перед смертью молча поцеловал мою прабабушку, польскую дворянку пани Радленскую, выпускницу Смольного института благородных девиц, и ничего не завещал своим потомкам. Потомки выполнили его завещание.
Все страшно пили. Я завязал и чувствую себя предателем. Смотрю - кого бы поцеловать. Поцелованная ведь тоже может стать чьей-нибудь прабабушкой.
Мой не столь далекий предок, Андрей Борисович Иогансон, точнее мой папа, страшно пил и в конце концов попал в тюрьму за убийство. Вернувшись, он пришел ко мне в мастерскую, поцеловал и сказал: «С какими людьми я там познакомился! Какие они песни поют! Я тебя научу». И научил. Еще в детстве учил меня драться и играть на балалайке. Считаю это его завещанием. Правда, пока кроме поцелуя ничего не передал своим потомкам. И чувствую себя предателем. Впрочем, им вроде ничего такого не надо.
Мой не столь далекий предок, Борис Владимирович Иогансен, точнее - мой дед, в Гражданскую войну был белым офицером. Потом стал художником, написал популярную картину «Допрос коммунистов» с собой на первом плане (она же - «Допрос» Иогансона), поменял фамильную букву «е» на «о» и завещал ее (букву, а не картину) своим потомкам.
Мой папа стал художником, принял его завещание, нарисовал этикетку к водке «Столичная», которая стала еще популярнее картины «Допрос коммунистов», и завещал ее (букву, а не этикетку) своим потомкам. Я не принял его завещания и чувствую себя предателем. Хотя - как сказать.
Целую. Иогансен.
P.S. А моя бабушка по материнской линии, Фелиция Давыдовна, говорила: «Поцелуйте меня в задницу». Можно ли считать это завещанием - я не знаю. Да и процесс этот видимо происходил при закрытых дверях.
Сергей Кириенко, бывший министр и миллионер, будучи человеком мужественным, решил поддерживать современное искусство и финансировал большую акцию «Неофициальная Москва». Я растрогался, пришел на акцию и хотел его поцеловать. Тут мужество ему изменило, и он отшатнулся, подумав, что я пьян. Он не знал, что я завязал и даже изменником более себя не чувствую. Впрочем, к моим предкам это уже не имеет отношения.
А, кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен. До основанья. А затем: - Мы наш, мы новый Рим построим (когда Европа нам помо... - Нет! Не по морде, а помо...)
Я хотел баллотироваться в мэры Москвы, а потом снять свою кандидатуру в пользу Кириенко, но отказался от этой идеи. Мэром Москвы должен быть человек мужественный и поцелуев не бояться.
Моя жена летит в Египет смотреть на пирамиды. Моя дочь там уже была. А, единственный в мире настоящий борец с пирамидами, никогда не видел своего врага в лицо!
Или это - их козни?
Нынче все обратились к предкам. Ищут у них дворянство, хоть захудалое. Перебирают родню вплоть до питекантропа. А мне и искать не надо. Никаким манускриптов правда нет, но есть преданья старины глубокой и мелкой. Достоверность их относительна, но в силу своей образности, они, как и Библия, доказательств не требуют.
Дедушка мой, народный художник СССР Борис Владимирович Иогансон сидел с помраченным рассудком в больнице и очень скучал. Его новая жена его не навещала, а остальных он к себе не пускал, подозревая в кознях. Тут к нему как раз приехал Леонид Ильич Брежнев вручать Звезду Героя и Орден Ленина. Дедушка не понял - что это такое, но очень обрадовался посетителю и крепко его поцеловал. Брежнев, в отличие от Кириенко, поцелуев не боялся, а очень даже любил, и еще он был человеком мужественным.
Вместе они начали вспоминать про Малую Землю. Дедушка там не был, но это уже не имело значения. Он благословил Брежнева, поскольку в нем проснулась душа нашего предка, священника из Сибири. Брежнев не понял - что это такое, но был все равно доволен. Они расстались друзьями.
К больничному фото дедушки с Золотой Звездой пририсовали вместо халата пиджак и галстук и напечатали в газете «Московский художник». Звезда при этом куда-то девалась. Я очень люблю эту Газету и всегда показываю ее друзьям и целую их, как дедушка целовал Брежнева, если это удается.
Царь Петр часто приглашал моего предка, корабельного мастера Карла Иогансена, на корабль его собственной постройки, чтобы с ним выпить. Карл грустно смотрел на рассыхающийся корабль и пил горькую. Он не любил халтуры, которую ему приходилось делать. Петр давал ему сырой невыдержанный лес, поскольку очень торопился разбить шведов при Гангуте, а потом корабли рассыхались. Наконец Карл построил один корабль из выдержанного леса и уплыл на нем в неизвестном направлении. Петр очень горевал и даже хотел поставить Карлу памятник, но придворные его отговорили, поскольку Карл был низкого происхождения, хотя и имел дарованное Петром дворянство. Кроме того они ему завидовали, поскольку не умели строить корабли, а Петр любил ручной труд.
После Карла осталось многочисленное потомство. Правда, дворянство получили только потомки по прямой линии. А по кривой - не получили, хотя их было великое множество. Петр даже испугался, что пол-России станет дворянами, и некому будет пахать, но придворные его успокоили, напомнив, что Карл уехал на единственном не рассохшемся корабле и не на чем даже идти за ним в погоню.
Недавно приехали два шведа, позвали в Швецию и сказали, что там полно иогансенов. Вероятно Карл и там не оставил своей привычки оставлять потомство, если только добрался до Швеции и его простили за измену родине. Там, в отличье от нас, это большим грехом не считалось и изменяли все кто ни попадя. Король, тоже Карл, на это не обращал никакого внимания и в конце концов проиграл все битвы. Швеция процветает.
Правда ходили слухи, что Карл не добрался до Швеции, а его корабль видели в проливе Па де Кале, а на мачте развевался «Веселый Роджер». Но я этим слухам не верю. Не такой он был человек.