ЖОРЖ БАТАЙ
СОЛНЕЧНЫЙ АНУС
Ясно, что мир чисто пародиен, иначе говоря, что каждая рассматриваемая вещь является пародией какой-то другой или той же вещью в разочаровывающей форме.
С тех пор как фразы циркулируют в мозгах, занятых размышлением, развернулась тотальная его идентификация, поскольку при помощи связки каждая фраза привязывает одну вещь к другой, и все будет явно связано, стоит только одним взглядом раскрыть во всей целостности пропись нити Ариадны, направляющей мысль в ее собственном лабиринте.
Но связка терминов не менее раздражает, чем вязка тел. И когда я восклицаю: Я ЕСМЬ СОЛНЦЕ, отсюда следует всецелая эрекция, ибо связка - глагол "быть" - есть проводник любовного исступления.
Все сознают, что жизнь пародийна и не хватает одной интерпретации.
Так свинец - это пародия золото.
Воздух - пародия воды.
Мозг - пародия экватора.
Совокупление - пародия преступления.
Золото, вода, экватор или преступление могут вполне безразлично провозглашаться в качестве принципа всех вещей.
И если первоисточник похож не на почву планеты, которая кажется основой, но на круговращение планеты вокруг подвижного центра, автомобиль, часы или швейная машина могут быть равным образом приняты в качестве порождающего принципа.
Два главных движения - это движение вращательное и движение сексуальное, их комбинация находит свое выражение в локомотиве, состоящем из колес и поршней.
Эти два движения взаимно преобразуются одно в другое.
И тогда замечаешь, что, вращаясь, земля понуждает совокупляться животных и людей и (так как вытекающее - причина не в меньшей степени, чем то, что его вызывает) что животные и люди, совокупляясь, заставляют землю вращаться.
Именно комбинацию или механическое преобразование этих движений и отыскивали алхимики под именем философского камня.
Именно через использование этой магически значимой комбинации и определяется нынешнее положение человека среди стихий.
Брошенный башмак, гнилой зуб, едва выступающий нос, повар, плюющий в пищу своих хозяев, являются для любви тем же, чем флаг для нации.
Зонтик, новоиспеченный пенсионер, семинарист, вонь тухлых яиц, выколотые глаза судей, являются корнями, питающими любовь.
Собака, пожирающая гусиные потроха, блюющая спьяну женщина, рыдающий бухгалтер, банка с горчицей представляют собой беспорядок, служащий любви проводником.
Человек, помещенный среди других людей, в раздражении от незнания, почему он не есть один из других.
Лежа в постели с девицей, которую любит, он забывает, что не знает, почему он - это он, вместо того, чтобы быть телом, которого он касается.
Ничего об этом не ведая, он страдает по причине темноты рассудка, мешающей ему закричать, что он сам и есть девица, которая забывает о своем присутствии, трепыхаясь в его объятиях.
Либо любовь, либо детская ярость, либо тщеславие зажиточной провинциальной вдовы, либо церковная порнография, либо солитер певицы сбивают с толку персонажей, забытых в пыльных квартирах.
Им бы жадно искать друг друга: им никогда не найти ничего, кроме пародийных образов и они заснут, столь же пустые, как зеркала.
Отсутствующая или безучастная девушка, временно прекратившая в моих объятьях грезить, не более чужа мне, чем дверь или окно, через которые я могу посмотреть или пройти.
Я вновь обретаю безразличие (которое позволяет ей меня покинуть), когда засыпаю из-за неспособности любить случающееся.
И ей не узнать, кто же обретает ее, когда я ее обнимаю, поскольку она упорно осуществляет полноту забвения.
Планетарные системы, которые вращаются в пространстве, как стремительные диски, и центр которых тоже перемещается, описывая бесконечно больший круг, постоянно удаляются от своего собственного местоположения только для того, чтобы вернуться к нему, завершив свое вращение.
Движение - это фигура любви, неспособной остановиться на одном частном существе и быстро переходящей с одного на другое.
Но забвение, которое тем самым его обуславливает, есть лишь увертка памяти.
Человек восстает столь же резко, как и призрак из гроба, и оседает тем же манером.
Он вновь встает через несколько часов и опять затем оседает, и так каждый день, день за днем: сие великое совокупление с небесной атмосферой упорядочено вращением земли перед лицом солнца.
И вот, хотя движение земной жизни ритмизуемо этим вращением, образом движения этого служит не вращающаяся земля, но член, проникающий в женское чрево и почти целиком выходящий наружу, чтобы снова туда погрузиться.
Любовь и жизнь кажутся на земле индивидуальными только потому, что все здесь расчленено вибрациями различной амплитуды и периода.
Тем не менее, нет вибраций, которые не были бы сопряжены с непрерывным круговым движением, точно так же, как и в случае локомотива, катящегося по поверхности земли - образ непрерывного превращения.
Существа проставляются лишь чтобы родиться, наподобие фаллоса, который выходит из тела, чтобы в него войти.
Растения поднимаются по направлению к солнцу и оседают впоследствии по направлению к земле.
Деревья протыкают почву земную несчетным множеством цветущих прутьев, восставших к солнцу.
Деревья, которые с силой устремились вперед, кончают сгорев от молнии, или срубленными, или выкорчеванными.
Вернувшись в почву, они точно так же вздымаются снова в другой форме.
Но их полиморфное совокупление есть функция равномерного земного вращения.
Самым простым образом соединенной с вращением органической жизни является прилив.
Из движения моря, равномерного совокупления земли с луной, происходит органическое и полиморфное совокупление земли и солнца.
Но первой формой солнечной любви является облако, которое поднимается над жидкой стихией.
Эротическое облако становится иногда грозой и падает обратно на землю в форме дождя, в то время как молния вспахивает пласты атмосферы.
Дождь тут же восстает в форме неподвижного растения.
Животная жизнь целиком и полностью является результатом движения моря и внутри тел жизнь продолжает происходить из соленой воды.
Море сыграло тем самым роль женского органа, который увлажнился, возбужденный фаллосом.
Море непрерывно онанирует.
Твердые элементы, содержащиеся и размешиваемые в одушевляемой эротическим движением воде, брызжут оттуда в форме летучих рыб.
Эрекция и солнце шокируют точно так же, как труп и пещерный мрак.
Растения равномерно направляются к солнцу и, напротив, человеческие существа, хотя они, как и деревья, в противоположность остальным животным и фаллоподобны, отворачивают от него глаза.
Человеческие глаза не выдерживают ни солнца, ни совокупления, ни трупа, ни темноты, но с разными реакциями.
Когда мое лицо наливается кровью, оно становится красным и непристойным.
В то же время выдает оно извращенными рефлексами кровавую эрекцию и ненасытную жажду бесстыдства и преступного излишества.
И я не боюсь утверждать, что лицо мое - это шок и что мои страсти выражаются только через ИЯЗУВИЙ.
Земной шар покрыт вулканами, которые служат ему анусами.
Хотя этот шар и ничего не ест, он подчас извергает вовне содержимое своих внутренностей.
Это содержимое брызжет с грохотом и падает обратно, стекая по склонам Иязувия, сея повсюду смерть и ужас.
В самом деле, эротические сотрясения земли не плодородны, как у вод, но зато намного учащеннее.
Земля дрочит подчас с неистовством, и все рушится на ее поверхности.
Иязувий это к тому же и образ эротического движения, дающего посредством взлома идеям, содержащимся в духе, силу шокирующего извержения.
То, в чем сосредотачивается сила извержения, по необходимости расположено снизу.
Коммунистические трудящиеся кажутся буржуазии столь же уродливыми и столь же грязными, как и заросшие срамные или же низменные части: рано или поздно отсюда проистечет шокирующее извержение, в ходе которого благородные и бесполые головы буржуазии будут отрублены.
Бедствия, революции и вулканы не занимаются любовью со звездами.
Революционные и вулканические эротические вспышки непримиримо противостоят небу.
Так же как необузданная любовь, они производятся, порвав с плодородием.
Небесному плодородию противостоят земные бедствия, образ земной необусловленной любви, эрекция без исхода и правил, шок и ужас.
Так и вопиет любовь в моем собственном горле: я есмь Иязувий, гнусная пародия знойного и слепящего солнца.
Я желаю, чтобы мне перерезали горло, когда я насилую девушку, которой мог бы сказать: ты - ночь.
Солнце любит исключительно Ночь и направляет к земле свое светозарное насилие, отвратительный фалл, но оно оказывается неспособным достичь взгляда или ночи, хотя и устремляются постоянно ночные протяженности земли к нечистотам солнечного луча.
Солнечное кольцо - solar аnnulus - это нетронутый анус ее восемнадцатилетнего тела, с которым ничто столь же слепящее не может сравниться, разве что солнце, хотя анус это ночь.
Перевод с французского Арнаута Скорд-Лапидуса